— Купаться, говорят, ходил?
— Так точно.
— Что у вас там?
— Оперативка идет.
— Как, еще не закончили? Ты помоги Чатю, поучи стилю работы. Оперативку затягивать нельзя, дела ждут. Но у меня к тебе другой разговор будет. — Политрук замолчал ненадолго, пережидая, пока смолкнет шум: видно, неподалеку проходили тяжелые машины. — Ребята из молодежного клуба хотят пригласить на встречу кого-нибудь из наших. Есть мнение, что лучше всего послать тебя.
— Может, кто-нибудь от вас сходит? Вам виднее, о чем с ними говорить. — Хьену очень хотелось отказаться от этого поручения.
— Ну, никто из наших ребят, конечно, не спасует. Однако сдается мне, что к тебе студенты скорее прислушаются.
— И о чем с ними говорить?
— О чем хочешь. К примеру, о фронте, о боевых традициях, да мало ли о чем! Ну и постарайся как-то обрисовать им трудности, которые могут нас ждать, — залечивание ран войны, послевоенное строительство…
— Когда идти, товарищ политрук?
— Сегодня вечером.
Хьен повесил трубку и вернулся к «столу Парижских переговоров» как раз в тот момент, когда Чать закончил оперативку. За истекшие сутки особых происшествий не было. Бойкие на язык отделенные, зажав под мышкой свежие газеты и письма, столпились вокруг Хьена, щедро отпуская остроты по поводу его новой прически.
Пока Хьен увещевал острословов оставить его в покое и поскорее вернуться к своим обязанностям, в ворота вошла и заторопилась к дому девушка в ярко-желтой блузке с широкими рукавами-раструбами и с красной пластмассовой корзинкой в руке. Рядом шагал Малыш Тханг, он что-то нашептывал ей на ходу, и девушка в ответ улыбалась.
Едва девушка вошла в комнату, хохот разом смолк, и все как по команде повернулись к дверям. Большие глаза посетительницы, с застывшим в них покорным выражением, в упор смотрели на присутствующих. Красивой ее назвать было нельзя, скорее симпатичной, но самое главное — от этой внезапно появившейся здесь смуглянки смутно веяло чем-то хорошо знакомым, домашним. Один из отделенных, оказавшийся к ней ближе других, поспешно закрыл широко раскрытый рот — только что этот остряк хохотал во все горло над Хьеном — и, картинно опершись о высокую спинку, спросил:
— Вам кого, барышня?
Девушка растерялась, но ей на помощь пришел Малыш Тханг:
— Дело у нее, поговорить хотела, да все войти не решалась, за забором стояла…
— Какое же у вас дело? — Хьен, который все еще сидел рядом с Чатем, показал ей на стул напротив. — Присаживайтесь.
— Спасибо, я постою, — вежливо ответила девушка и как-то странно заулыбалась, оглядывая присутствующих. Чать не выдержал любопытного взгляда ее больших глаз, отвернулся, пошарил в корзинке для мусора и снова вытащил выброшенный туда кальян.
— Все же, наверное, вы явились сюда не затем, чтобы на нас поглазеть? — недовольно сказал он, затягиваясь.
— Чать! — воскликнула девушка, не выдержав больше паузы. — А вы нисколечко не изменились, и разговариваете так же!
Чать, точно его током ударило, швырнул злополучный кальян в корзину и крепко сжал плечо Хьена:
— Ты никого не узнаешь, парень? Ведь это же наша малышка Оу!
— Оу! — Теперь и Хьен узнал эти глаза. Он подбежал к девушке и усадил ее на стул возле Чатя. — Откуда ты взялась? Как тебе удалось нас разыскать? И где ты пропадала — в Дананге, Нячанге, Сайгоне?
— В Дананге. А здесь я уже целых два дня. Услышала, что вы тут, и так обрадовалась! Искала, искала, еле нашла!
Чать сбегал в другую комнату, принес ей воды:
— Где же ты была эти дни, малышка?
— С нашими, из Куангчи. Мы вместе из Дананга шли. — Она выпила залпом целый стакан. — Ночевали под открытым небом, на той стороне Ароматной. Хьен, Чать, скажите, а где мой братик, Нгиа, куда он ушел?
Тху Лан ждала Хьена неподалеку от входа в студенческий клуб.
Над крышами города догорал закат. Со скверов, бульваров и от реки расползались сиреневатые сумерки. Тху Лан и на этот раз удивила Хьена. Глядя на девушку в лиловом, доходившем только до колен аозай, несмело и медленно идущую ему навстречу, он снова невольно усомнился: неужто это та самая девчонка в джинсах и маечке, что встретилась ему как-то туманным утром на берегу моря? И вдруг, пожав ей руку, почему-то подумал, что весь путь ее, с того самого утра, — навстречу ему, Хьену, и потому-то она все время является ему в новом облике.
Тху Лан успела заметить необычное, всего лишь на миг мелькнувшее в его глазах выражение. Этот взгляд, правда тут же погасший, и энергичное пожатие большой, крепкой руки смутили ее, оставив после себя неожиданное ощущение счастья.
— Вы очень точны, — сказала она. — Наши тоже все здесь.
— Я ведь солдат.
Тху Лан успела заметить и то, как этот высокий военный с худощавым юным лицом, шагая рядом с ней, вдруг сделался строгим и отчужденным, словно что-то вдруг отдалило его. Пожелтевший, высохший лист опустился между ними, и ветерок с шуршанием погнал его по тротуару.
Хьен, взглянув на Тху Лан, увидел, как она вдруг растерялась, низко наклонила голову и ускорила шаг, точно стремясь убежать от скрежещущего шороха сухого листа. Они вошли в ворота. Уже темнело. Собравшиеся во дворе клуба студенты в ожидании начала вечера стояли небольшими группами под деревьями, бродили по посыпанным гравием дорожкам.
Навстречу Хьену и Тху Лан бросился парень в короткой куртке.
— Знакомьтесь, это Зунг, председатель нашего совета, — сказала Тху Лан.
Хьен обменялся с парнем рукопожатием, и все вместе они вошли в дом. Прежде здесь был спортклуб. Двухэтажное здание нависало над Ароматной, напоминая пришвартовавшийся корабль; первый этаж был выкрашен в цвет морской волны, второй был белым, на нем поблескивали глазки окон-иллюминаторов.