Выжженный край - Страница 39

К оглавлению

39

— А вчера вечером я думала, что вы не поедете, — со смущенной улыбкой призналась она женщине, беря у нее ребенка.

— Ох, как трясет! — Женщина покрепче обняла сидевших рядом двух старших детей. Оу внимательно смотрела на детские личики, пытаясь представить себе, как может выглядеть первый муж этой женщины.

— А тот мужчина, ну вчерашний, он уехал к себе или пока ждет? — снова спросила она.

— Уехал, наверно!

— У него тоже семья есть?

— Сейчас это не имеет значения.

— Он вас очень любит?

Женщина не ответила.

Трясти стало меньше, зато усилилась жара. Линь вместе с другими укладывал рассыпавшиеся вещи.

— А если не все будет гладко, тогда вы вернетесь? — спросил он у женщины из Золиня, закончив возиться с вещами.

— Как это?

— Допустим, не признает вас?

— Я думала об этом. — На ресницах у женщины блеснули слезы. — Не знаю, чего и ждать… Может, что присоветуете?

Линь промолчал, за него ответила Оу:

— А я уверена: раз он наш, значит, у него должно быть щедрое сердце…

Женщина поправила выбившуюся прядку волос, смахнула слезы, в лице ее появилась смелость, решительность.

— Думала я, ребята, много думала и решила: будь что будет, но я вернусь, и родных повидаю, и односельчан, все вместе и деревню нашу поднимем. А вы, — спросила она, — вы, наверное, как вернетесь, так сразу и поженитесь?

ЧАСТЬ IV
«…Едут!»

Глава XI

— Только теперь я оценил всю прозорливость наших «дедов» там, наверху. — Политрук Хонг повернулся к своему попутчику, — А ведь когда решался вопрос о «брешах», мне упорно казалось, что в одном из звеньев, где-то пониже, засели правые уклонисты.

— Хорошо еще, что только казалось, — отозвался сосед, секретарь уездкома. — Вам в провинции все же понятней было, вы повыше, а вот на местах, скажем, в уезде или, еще лучше, в волости — там открыто недоумение выражали. Одни совсем растерялись, другие рапорта об уходе подавали. Как в глаза смотреть людям, не знали. Большое было недовольство. Доходило до того, что в некоторых волостях наших работников в открытую обвиняли в том, что из-за них потеряли часть территории.

Теперь об этом говорить было легко и просто, однако в свое время здесь вопрос о «брешах» был самым болезненным. Двадцать восьмого января семьдесят третьего года с семи часов утра, в соответствии с Парижским соглашением, обе стороны — и мы, и неприятель — обязались прекратить огонь, что и было сделано. На пограничных линиях незамедлительно поднялись флаги. Тогда же тысячи наших партизан и партийных работников, те, кому несколько месяцев назад или прямо ночью двадцать седьмого удалось пробраться в тыл врага, подняли наши флаги почти над всеми деревушками южнее Чьеуфонга и севернее Хайланга, превратив территорию, отошедшую к неприятелю, в настоящую «леопардовую шкуру». Так образовались «бреши».

Но уже через несколько дней неприятелю удалось обнаружить слабость наших сил на «брешах» — там оставались только плохо вооруженные партизаны и незначительное число бойцов региональных частей. Неприятель сразу же предпринял наступление, предварительно отрезав дороги к нашим ключевым позициям. Сложившаяся ситуация поставила нас перед необходимостью выбора: либо продолжать оборону и направить сюда подкрепление, либо уйти из этих мест.

Здесь, в провинции. были единодушны: направить к «брешам» на усиление подразделения регулярной армии. Однако в центре это мнение не одобрили.

— Да, тогда мы только-только отбили порт Кыавьет, — продолжал секретарь уездкома. — Если бы, в довершение к этому, по-прежнему сохранялась напряженность и в «брешах», их терпению пришел бы конец, и, чего доброго, опять начались бы бои. А раз так — значит, прекращение огня как таковое просто не состоялось бы.

— Да, — кивнул Хонг, — тогда и Парижское соглашение утратило бы свой смысл. Вот вам наглядный пример того, как частный вопрос может перерасти в общий, глобальный. Это был, что называется, ход конем! Такое можно по достоинству оценить лишь в эндшпиле. Здорово наши там, наверху, сработали!

— Да уж, не то что мы — носом в землю уткнулись и вокруг ничего не видим. Поддайся тогда минутной слабости, и неизвестно, что бы потом из этого вышло. Может, и сегодняшнего дня бы не было!

«Джип» Хонга мчался по узкой дороге — все местные дороги соединялись в единую систему, и по любой из них можно было попасть на шоссе, идущее на юг.

Вьен, сидевший сзади, скрестил на груди руки и, прищурившись, о чем-то сосредоточенно думал. Он был опытным работником, ему перевалило за пятый десяток, а на вид казалось и того больше — скорее всего, оттого, что был он невысок ростом, да и сложения далеко не богатырского. И однако у намного более молодых и полных сил людей, когда они общались с Вьеном, не оставалось ощущения того, что они говорят с пожилым человеком. Его медлительность и тихий голос только поначалу могли ввести в заблуждение, настолько всегда будоражили собеседника мысли, которые он высказывал.

«Вот так-то, — думал он сейчас, — революция — это подлинное искусство, искусство созидания будущего. А победа ее, как и всякая другая победа, не приходит по воле счастливого случая, ее подготавливают заранее, тщательно и прозорливо. Жизнь все расставит на свои места. Что посеешь, то и пожнешь…

Ну, а что же будет теперь? — спрашивал себя Вьен. — Вот освободили всю страну, что же будет дальше? Что можем мы сделать сейчас для нашего будущего? Сможем ли мы создать его таким, каким видели его в мечтах Хо Ши Мин и миллионы других людей? Каким сделаем мы будущее нашего родного Куангчи? Сколько здесь, в этом крае, пролито крови и пота…»

39