— Совершенно с вами согласен.
— Преступления моего бывшего мужа велики, — сказала она. — Его приговорят к смерти?
— Дело будет рассматривать революционный трибунал, и с ним поступят по справедливости. Скажите, что сегодня привело вас к нам?
— Хочу кое-что предложить… Я узнала, что ребенок, мальчик, который сейчас у вас, это сын майора…
— Откуда вы про него знаете?
— Один из ваших бойцов недавно приводил его в тот дом…
— И что же вы хотите предложить?
— Оставьте его на мое попечение, я обращаюсь к вам как духовное лицо.
Хьен догадался о ее опасениях и нахмурился. Значит, даже те, кто не относится враждебно к революции, думают, что революция способна мстить детям.
— Но уже много времени, — Хьен постарался выдавить из себя улыбку, — мальчик находится на нашем попечении. Вы полагаете, в дальнейшем отношение к нему может измениться?
— Надеюсь, у ваших солдат доброе сердце, хотя, признаться откровенно, мне кажется, что для вас малыш будет постоянным напоминанием обо всем.
— Ну, а для вас?
— Я монахиня и могу побороть свою слабость.
— Понимаю, вы имеете в виду всепрощение, к которому призывает религия. Вы надеетесь стать выше личных обид и антипатий?
— Вы слишком хорошо все понимаете…
— Ну, а вы, простите, очень плохо. Вот что я вам скажу — не тревожьтесь о судьбе этого ребенка. Мы его и вырастим, и выучим, и, смею надеяться, он станет не таким, каким бы сделали его родители, и не таким, каким хотите сделать его вы в обители милосердного Будды…
На следующий день Хьен пошел проститься на могилу Нгиа, а на обратном пути решил заглянуть к профессору.
Через знакомую стену сада, сложенную из кирпича и гладких камней, все так же протягивали ветви растущие в саду деревья, тянулись вверх и расточали нежное благоухание темно-зеленые кустики желтых орхидей. Хьен с грустью подумал о том, что он приходит сюда в последний раз. С неожиданной теплотой вспомнилась Тху Лаи, ее непритворное радушие, искренняя готовность вести нескончаемые разговоры, так глубоко ее волновавшие. Вспомнилось, сколько чуткости и ума он у нее всякий раз обнаруживал.
Приближаясь к воротам, которые сейчас были плотно закрыты, Хьен вдруг услышал доносящиеся из дома резкие голоса и крики. Он невольно вздрогнул, остановился. В доме между тем раздался плач Тху Лан — на этот раз Хьен отчетливо различил ее голос — и крик: «Уходи! Уходи!», а следом кто-то громко закричал, подражая автоматной очереди. Хьен рассмеялся — видимо, там репетировали какую-то пьесу.
Хьен нажал кнопку звонка. Из дома вышел юноша, он открыл калитку и, очевидно, узнав Хьена, бросился за хозяйкой. Через мгновение появилась Тху Лан. И снова, в который уж раз, Хьен не сразу узнал ее — она была в черных крестьянских брюках и блузке, на длинных ресницах блестели слезы.
Юноши и девушки, репетировавшие пьесу вместе с Тху Лан, сразу начали расходиться, а Тху Лан пригласила Хьена в дом.
— Извините, я, наверное, не вовремя…
— Нет, что вы! — Голос Тху Лан был звонким и радостным. Она бросилась приводить в порядок гостиную — снова выдвинула на середину расставленные по углам кресла, подобрала с полу театральный реквизит.
— У нас была генеральная репетиция. Эта пьеса идет и Ханое, вы ее, верно, видели.
— Давным-давно забыл, как и Ханой-то выглядит!
— Ну, а вообще вы драму любите?
— Как вам сказать…
Я знаю, некоторые предпочитают читать пьесы.
— Конечно, пьеса выигрывает на сцене, хотя и не всегда, только я действительно отношусь к тем, кто предпочитает читать, а не смотреть.
— Значит, хорошо, что вы только что не видели меня в роли!
Хьен вспомнил ее крик «Уходи! Уходи!» и улыбнулся.
— Все же кое-что я успел услышать и даже узнал ваш голос.
Тху Лан смутилась и тут вспомнила, что не успела переодеться.
— Извините меня, — застенчиво сказала она, — я пойду переоденусь…
— Ни в коем случае! В городе, насколько мне удалось заметить, уже появились девушки, одетые просто, по-крестьянски, — засмеялся Хьен. — Так что смело шагайте со сцепы прямо в жизнь, долой всякие переодевания!
— С вами и в самом деле не соскучиться! — воскликнула Тху Лап. — А знаете, какую роль мне дали? Роль девушки-беднячки, помогающей революции.
— Надеюсь, сюжет достаточно занимателен? Кстати, кого это ваша героиня гонит, когда кричит «Уходи, уходи!»?
— Не гонит, а торопит своего возлюбленного, бойца армии Освобождения. Она узнала, что среди подпольщиков появился провокатор, — Тху Лан вдруг вспыхнула. — Но сейчас эта девушка вовсе не торопит своего бойца, а наоборот, просит посидеть. Пожалуйста, подождите меня чуточку!
Тху Лап убежала, а через минуту она уже вносила в гостиную чайник со сдобренным лотосом чаем и блюдо с пирожными. И шутливым тоном, словно продолжая играть роль, сказала:
— Ну вот, вражеской армии нет, арестов нет и провокаторов нет. Так что можете сидеть спокойно. Милости просим, отведайте чаю!
Вдруг неожиданно для себя он увидел, как красива Тху Лан. Сердце его тревожно забилось от какого-то нового, счастливого, заставшего врасплох чувства. И тут же, как поднявшийся из глубин души протест, кольнуло воспоминание о тонких острых молодых травинках, приметах времени на могиле Нгиа. Самый близкий друг его навсегда остается лежать здесь, в приморье, в белых песках, поросших редкими травами.
Хьен взял с блюда, которое протягивала ему Тху Лан, пирожное.
— Лан, мне очень жаль, но завтра мы уходим из вашего города.