И вот сегодня ночью село снова с нетерпением поджидало К-1.
Маленькая То повернулась на другой бок, лицом к матушке Эм, сквозь сон ощутила привычный запах — слабые, чуть горьковатые запахи трав, земли, водорослей, лекарств и пота смешивались в один, такой знакомый запах родного тела. То всегда спала здесь. Она могла целыми днями носиться где-то с ребятами и даже носу в дом не показывать, зато ночью любила притулиться под боком у матушки Эм.
— Я всегда-всегда с тобой буду жить, — зашептала она сейчас в полусне и крепко обняла Эм за шею.
Эм, которая, лежа без сна, прислушивалась к ровному шуму дождя, в ответ на этот жаркий шепот провела рукой по ее волосам.
— Скоро тебе домой возвращаться, девочка, в Хайланг. Что поделаешь, мама приехала за тобой.
— А я ее попрошу, чтобы она здесь осталась!
— Как можно! А твои братики и сестрички, а хозяйство — на кого все это бросить?
Девочка еще крепче прижалась к ней.
— А правда, что дяденьки из К-1 нашли меня в воронке от бомбы?
— Истинная правда, говорят, глубокая была воронка, видать, от очень большой бомбы…
— Значит, я могла умереть?
— А что ты думаешь, тогда это было проще простого…
Дождь все так же монотонно шумел в саду, роняя капли на листья деревьев, на ветки кустов тетау, служивших в здешних деревнях живой изгородью, на землю, согретую теперь человеческим теплом…
В то лето — нет, никогда не забудется то лето, три года назад, — Эм бродила по полям, все искала и не могла найти потерявшуюся Оу. В один из таких дней она случайно встретила бойцов из К-1 и своего сына, Нгиа. Трудное то было время, всего о нем и не расскажешь, тогда только-только определились границы зон, и морская пехота при поддержке самолетов Б-52 и артиллерии начала свои контратаки.
У Нгиа было озабоченное лицо, он очень торопился и не выслушал даже, как потерялась Оу. Только строго-настрого наказал матери вместе с остальными односельчанами уходить в Виньлинь и положил ей на руки укутанную в гимнастерку крохотную девчушку, голенькую, как едва вылупившаяся куколка шелкопряда, лохматую и чумазую, всю пропахшую порохом и гарью.
Бережно прижимая к груди это едва дышавшее тельце, Эм шагала вместе с людским потоком, дни и ночи тянувшимся на север прямо по полям, покрытым сгоревшим рисом, над которыми, закрывая небо, поднимался черный дым, уходила из родных мест, оставляя здесь сына, отбивавшего натиск врага, потерявшуюся дочь.
На следующий день, едва забрезжил рассвет, Эм остановилась передохнуть в сравнительно безопасном месте — бамбуковых зарослях, чудом сохранившихся среди поля. Она опустила девочку на землю и развернула еду — половину сухого пайка, которую отдал ей какой-то сердобольный раненый боец. Девочка тут же приподнялась и стала есть, да так жадно, что проглотила даже кусочек бумажной обертки, а потом, прислонившись спиной к бамбуковому стволу, принялась один за другим облизывать пальцы. Похоже было, что уже несколько дней у нее и крошки во рту не было. Эм побежала к реке за водой, а когда вернулась, малышка все еще вылизывала пальцы и ладошки. Девочка так же молча — она вообще все время молчала и на оклики не отзывалась — присосалась к фляжке с водой и выпила все до дна, вытаращенными глазенками испуганно следя за ревущими над головой бомбардировщиками. Заговорила она только на следующий день…
Снаружи по-прежнему шумел дождь, и звук его сейчас чем-то напомнил размеренную поступь солдат.
— Похоже, наши парии идут! — донесся из соседней комнаты голос тетушки Кхой, хозяйки этого каменного дома, приютившего матушку Эм.
Маленькая То уже снова сладко спала. Эм осторожно отвела детскую ручонку, крепко обнимавшую ее за шею. В доме сегодня казалось как-то особенно пусто. Оу позавчера вместе с Кук уехала получать предназначенные для их волости каркасы домов, что прислали сюда с Севера в помощь жителям особо пострадавших районов. Потом они собирались заехать в Чьеухыонг, где была угроза наводнения, помочь на уборке риса.
Услышав, что матушка Эм уже встала, Кхой принялась расталкивать двоих своих внучат.
— Не везет ребятам из К-1, всяк-то раз их дождь в дороге настигает, — бормотала она. Еще и сама окончательно не проснувшись, она спросонья больно ударилась о топчан, который только вчера специально поставили для возвращающихся бойцов в центральной комнате дома, и разохалась.
Матушка Эм высыпала в корзину несколько горшков риса и протянула ее Кхой:
— Помоги-ка, промой и поставь варить, а то, может, им и поесть нечего будет, ведь идут-то откуда…
— И то правда, — тетушку Кхой уговорить было нетрудно, — пойду-ка сделаю. Придут, а их уже горячее ждет. Всю ночь небось шли, а в такую погоду как не проголодаться!
И она добавила еще несколько горшков риса из своих запасов.
Матушка Эм, с головой накрывшись куском полиэтилена, пошла по домам поднимать людей, чтобы успели приготовить еду для бойцов, и почти тут же по всей деревне начали разгораться и вот уже ярко запылали очаги.
Небо постепенно светлело.
Бойцы из взвода Кьета, передовая группа, прибывшая сюда два дня назад, поджидали свою роту за деревней у зарослей филао. За пеленой оседавшего на поля дождя уже можно было различить очертания холмов и белесые полосы и квадраты залитых водой траншей и воронок вдоль жирной черты темневшей вдалеке «железки» — городка из построек, сложенных из железных плит, стройматериала для американских аэродромов.
Наконец где-то вдалеке, в той стороне, где начинало розоветь серое небо, послышались неясные голоса, смех, отрывочные возгласы и глухое клацанье металла. Но прошло еще довольно много времени, прежде чем стали видны знакомые фигуры бойцов, цепочкой шагающих по дороге, ведущей сюда от шоссе номер один.