И снова вспомнилось о работе — сколько дел, кажется, никогда их не переделаешь. Кук принялась перебирать и уме самые неотложные, их тоже накопилось немало.
Самым трудным было жилье. Вот привезли каркасы для домов. Кому распределить их в первую очередь? Ладно, с каркасами разберемся, а вот питание, одежда? Где их брать так, чтоб всем досталось? Как сделать так, чтоб к следующему году их волость сама себя зерном обеспечивала, чтобы не нужно было просить о дополнительных поставках? А школы, детские сады… А посадки деревьев на дюнах, борьба с засухой, борьба с наводнениями… Ведь это каждый год… Да еще нужно организовать бригады трудовой взаимопомощи из тех, кто приехал сюда из южных провинций. Как все это успеть, когда?..
Лодки, на которых везли свежесжатый рис из Чьеухыонга, пристали к берегу в том месте, где располагались волостные склады.
Место это известно было кровопролитными боями, которые вели здесь наши бойцы в ту самую ночь между войной и миром, то есть в ночь на 28 января семьдесят третьего года. И то, что теперь тут стояли продовольственные склады, которые кормили всю волость, приобретало особый, глубокий смысл. Знаменитая пятая высота… Следы боев нынче совсем исчезли, если не считать подбитой «тридцатьчетверки», до сих пор лежащей у края поля, засеянного маниокой.
Едва лодки стали у пристани, как вся река огласилась звонкими молодыми голосами. Ги, подбоченясь, стала на гору рисовых колосьев — на ее лодке их было заметно больше, чем на остальных, — и громко крикнула:
— Хватит хаханьки разводить! Рис — на берег!
— Ну и приказ! — засмеялся один из парней, что тоже были на лодках. — А куда его сгружать-то?
— В склады, куда еще! По если снопы сырые — оставлять на берегу! Ясно?
— Ясно! Ясно! — раздались ответные крики.
Оу разгружала свою лодку. Склады были под железной крышей, дом этот раньше служил местом встреч меж-ду нашими представителями и представителями марионеточного режима для урегулирования разных вопросов, которые постоянно возникали после того, как были размечены границы и объявлено о прекращении огня. На крыше еще сохранились следы зеленой краски. Сейчас в дверях толпились парни и девушки со снопами риса на плечах.
Перед складами был просторный двор — здесь обычно просушивали рис. И сейчас он был весь усыпан снопами, а по пим, издавая размеренный скрип, ходили кругами два катка — их тянули два буйвола. Надсмотрщиком был старый Нгиет. Буйволы ступали неторопливо, размеренно, старый Нгиет почти не понукал их: они хороню знали свое дело.
Молодежь окружила старика, наперебой принялась его хвалить. Так уж повелось, что эту в общем-то наиболее легкую работу исполняли старики да дети. Те, кто посильнее, запимался более тяжелым делом.
Старый Нгиет показал на одного из буйволов — это был тот самый знаменитый буйвол, которого оставили селу бойцы из К-1. Старик рассказал его славную биографию: поймали этого буйвола где-то в поле, куда он удрал во время бомбежек, чей он был — не знал никто. Так и остался он у бойцов, а те, уходя, передали его деревенским.
Оу храбро выступила вперед и попросила:
— Дедушка, а можно мне попробовать?
— Дайте ей, дайте, дедушка Нгиет, пусть позабавится! Со своим Линем она неплохо управляется, знать, и с буйволом сладит! — озорно подхватила Ги.
Старик расхохотался и передал вожжи Оу. Но стоило ему отвернуться, как первый буйвол, самый упрямый, обернулся к девушке и грозно наставил на нее свои рога. Оу тоже не растерялась. Она вперила в него свой взгляд, и так несколько минут они стояли неподвижно один против другого. Все уже думали, что животное вот-вот бросится на девушку. Но нет, буйвол постоял-постоял и пошел. За ним сразу двинулся и другой. Однако, пройдя шагов десять, упрямое животное снова стало как вкопанное. Старый Нгиет, посмеиваясь, уже собирался забрать у Оу вожжи, когда во двор вбежал какой-то парень в майке и старых пятнистых брюках, какие были у марионеточных солдат. Парень подскочил к Оу:
— Дай-ка мне, я попробую!
И тут неожиданно буйвол, тот самый, что верой и правдой служил когда-то бойцам из К-1, увидев пятнистые брюки, бросился прямо на парня, вздымая вверх клубы пыли и вороха колосьев. Затем он громко заревел, сбросил с себя упряжной ремень и бросился наутек.
Раздался общий хохот. Никто и не думал догонять буйвола, настолько неожиданна и верпа была его реакция. Парень в пятнистых брюках впрягся в брошенный каток и под общий смех и улюлюканье потащил его по двору.
Старый Нгиет хохотал во все горло.
— Ну что же, — сказал он, — не удержали животное, сами теперь нажимайте!
— Есть нажать! откликнулось сразу несколько веселых голосов.
А старик был доволен — вот она, новая жизнь пришла! Молодые заменят стариков, и все у них будет — и буйволы, и плуги, и тракторы. Скоро уже, вот-вот жизнь сытой станет, веселой. Одолеют разруху, богатеть начнут. Вот сейчас-то бы и запеть! Душа так и просит. Жаль только, что он, Нгиет, петь не умеет…
А на Поле «Подножие облачков», и южной его части, продолжались работы но разминированию.
Прошло уже дна месяца с тех пор, как эти работы начались — одновременно и в Срединной деревне, и на поле. Земли Срединной деревни удалось очистить полностью. Теперь Хьен и Чать решили перебросить освободившихся бойцов на разминирование ноля.
Казалось бы, по сравнению со Срединной деревней на ноле «Подножие облачков» и делать-то нечего. Но и тут оказалась своя закавыка. Ноле было заливным, поверхность его была вогнутой, и вода там держалась практически постоянно. Взвод Кьета, который и перебросили сюда из Срединной деревни, целую неделю хлюпал по воде. За псе время бойцам удалось обнаружить всего-то с какой-нибудь десяток мин да несколько неразорвавшихся бомб.