— Хьен, приезжайте к нам в Куангбинь, я вам там быстро подругу найду, — заулыбалась жена Чатя. — У нас девушки красивые!
— Ой, нет, — спохватилась Тьен, — и у нас кое-кто найдется, кто очень даже Хьену подходит! Только пока — секрет!
Все вместе они вышли на шоссе ждать машину.
— Суан Тхюи, — отвел журналиста в сторону Хьен, — а я ведь и впрямь решил жениться. На Кук…
— Вот те на, а меня недавно один инженер просил с ней познакомить…
Хьен расхохотался:
— Ну и молодец вы, столько профессий сразу! Не окажется ли профессия свата самой доходной?!
Суан Тхюи не поддержал шутливого тона.
— Может, мне показалось, но у Кук к вам симпатия, — задумчиво сказал он. — Только вот что. Вам-то самому это как? Вы ведь из Ханоя, столичный житель. Конечно, вы человек скромный, простой, но все же?
— Что за ерунда! Здешняя жизнь мне по душе. И потом это любовь, а не принуждение, не перестройка самого себя!
— Вы ее действительно любите?
— Да, люблю…
— И хорошо все обдумали?
— Очень хорошо.
Суан Тхюи крепко пожал ему руку:
— Тогда спасибо! Я сам влюблен в этот край и в этих людей, а Кук — просто воплощение всего лучшего, что есть в них!
— Была одна девушка, которая любила меня. Мне тоже одно время казалось, что я влюблен. Но мы с ней очень разные. Я много думал и решил, что не стоит и дальше все запутывать, во всем должна быть ясность.
— Но любовь…
— Что любовь? Сейчас есть, а потом спадет с глаз пелена, и нет ее! Тогда как? Разве так лучше: прозреть и увидеть, что ты заблуждался сам да еще ввел в заблуждение другого? Заметьте, после окончания войны многие стали эгоистами и далеко не так хорошо относятся друг к другу, как раньше. Кук я очень уважаю, у нас одинаковые взгляды, она мне очень дорога. Я считаю, что этого вполне достаточно, чтобы создать семью. Я много передумал и пришел к такому выводу…
— Ладно, поступайте как знаете, философию нам с вами сейчас разводить ни к чему. Только, думаю, вы заблуждаетесь. Любовь — это прежде всего сердечное влечение. А насчет того, что люди эгоистами стали, вы и вовсе не правы. Естественно, что теперь иные запросы — во время войны мечтали о том, чтобы перестали сыпаться снаряды и бомбы, а сейчас — и это совершенно естественно — каждому хочется жить получше. И так хватало и бед всяких, и нищеты. Другое дело — в хорошую жизнь сразу не прыгнешь! На то, чтоб рис посадить, деревню поднять, города отстроить, — на все это время нужно.
— Так что же, с индивидуализмом, по-вашему, и бороться не надо?
— Надо! Надо, только умеючи. Это очень коварный враг, он многолик, многое может разрушить, подорвать веру друг в друга. Мы с вами увидим еще много его проявлений. Кстати, и сейчас за примером далеко ходить не надо — вспомните Банга!
В деревне очень трудно что-либо скрыть, и — как и предполагали в свое время Хьен и Кук — очень скоро многие уже знали, кто этот мальчик, появившийся здесь вместе с ротой.
История эта обрастала подробностями, то одной, то другой, скоро вся деревня была в курсе событий, и теперь на всех углах судачили только об этом. Ничего иного и ожидать нельзя было: бойцы из К-1 и местные жители секретов друг от друга никогда не таили, да и мальчик — не иголка, что в стоге сена упрячешь. Поначалу об этом угнали всего человека два-три, но потом новость быстро разошлась по деревне. Дозналась про все, конечно, и Кхой.
Чать строго-настрого наказал своим бойцам молчать хотя бы при матушке Эм, о том нее просила односельчан и Кук. По, несмотря на это предупреждение, все же было очень тревожно: матушка Эм могла и сама обо всем догадаться, такое могло случиться в любую минуту, ей мог подсказать это косо брошенный на ребенка взгляд, любая неосторожная фраза, вскользь оброненное слово. Да и Кхой, как ни крепилась, не могла скрыть своей неприязни к мальчишке, а иногда даже и не считала нужным это скрывать.
Матушка Эм и впрямь уже начала кое-что подмечать и о чем-то, хотя пока еще смутно, догадываться. Если бы мальчик остался жить в роте вместе с бойцами и Хьеном, как раньше, в городе, может быть, все бы и обошлось. Но он оказался здесь, в доме, рядом с матушкой Эм, и это было опасно.
Кхой ужаснулась, когда ей стало достоверно известно, что мальчишка, которого она поначалу невзлюбила просто так, сама не зная за что, — сын того самого офицера, из-за которого погиб Нгиа. Придя от того, что узнала, в нескрываемый ужас, Кхой сразу стала бояться другого — как бы невольно, сгоряча не проговориться об этом, ведь каково тогда будет матушке Эм. Но, с другой стороны, такое всегда хранить при себе тоже было достаточно тяжело. Кхой не могла без раздражения смотреть на мальчишку, а когда видела, как нянчится с ним матушка Эм, ее распирало желание вырвать этого дьяволенка из ее рук и прогнать с глаз долой.
Все эти настроения — нечто такое, витавшее в воздухе, — и наталкивали матушку Эм на смутные догадки. Гибель сына болью и обидой отдалась в ее сердце. Она молча снесла все, но мучилась страшно. И теперь она чутьем поняла — с мальчиком этим что-то не так, ребята из К-1 что-то хотят от нее скрыть. Первый раз она ощутила это давно, и потом не раз уже ей на ум приходила догадка, страшнее которой не было ничего. Но она гнала ее от себя. В конце концов она все же решилась расспросить обо всем Хьена или Чатя, добиться от них ответа.
Подумав, она решила, что лучше будет поговорить с Чатем.
В тот вечер Чать как раз провожал жену и ребенка, приезжавших ненадолго навестить его. Они вышли к шоссе, подождали машины — батальон отправлял машины на север за товарами к новогоднему празднику Тэт, и они шли порожними. Посадив своих и простившись, Чать не спеша полем побрел назад. Здесь-то и подкараулила его матушка Эм и сразу, едва завидев его, решительно двинулась навстречу.