— Прежде всего мне нужны вы! — быстро сказала Кук старосте Срединной деревни Зи и, усевшись наконец, вынула из сумки авторучку и тетрадь для записей в красном переплете.
Зи, смастерив себе самокрутку, поднес зажигалку, пару раз затянулся, перебросил самокрутку из одного угла рта в другой и, прищурив усталые глаза, через клубы дыма пристально разглядывал Кук. Женщина лет двадцати пяти — тридцати, что сидела сейчас перед ним, ничем не напоминала прежнюю Кук, чье свежее миловидное личико покоряло когда-то столько сердец. В последние дни Кук заметно осунулась, стала бледной, под глазами появились темные круги. Бедняга, подумал Зи, никак не может оправиться после смерти Нгиа. Правда, сейчас и дел навалилось на нее много, но прежней Кук все шло на пользу, она и от дел-то расцветала.
— Дядюшка Зи, как у вас дела, что успели? — спросила Кук.
— Трудились помаленьку… Не так быстро, как хотелось бы.
— Как с жильем?
— С жильем вроде бы ничего, на сегодня готовы двадцать два дома, в том числе и дом общих собрании.
Кук, склонившись над тетрадью, записывала.
— А как с полем?
— Пять гектаров закончили. Скосили траву, из воронок выбрали водоросли, вычерпали воду и заровняли.
— Всего пять гектаров?
— Да, всего пять гектаров.
— Больные есть? Сколько?
— Пока по-прежнему: цифры не растут, но и не убавляются.
Кук помолчала, пристально глядя на неровные доски стола, потом, отшвырнув ручку, с досадой воскликнула:
— Но ведь так все с голода перемрем, дядюшка Зи! Народу-то вон сколько понаехало, из какой только дали не возвращаются! Если земли и дальше такими темпами поднимать станем, нам всех не обеспечить!
Зи молчал, попыхивая самокруткой. «А ведь ей еще кое-что сказать придется, и тут уж не просто о голодухе речь. Да, дела, время мирное, а люди продолжают погибать», — думал он. Как ни жаль Кук, скрывать случившееся нельзя.
— Вот что, — решился он. — Вчера ночью совсем было бежать к тебе собрался…
— А меня вчера все равно не было, всю ночь в уезде прозаседали, — перебила его Кук. — Случилось что?
Зи внимательно посмотрел на Кук, на ее полное тревоги лицо, беспокойно нахмуренные брови, и тихонько сказал:
— У Нгиетов ребенок на мине подорвался…
— Когда? — Кук от волнения привстала.
— Вчера ночью…
— Но я сегодня утром там была, почему ничего не сказали? Что за мина, не знаете?
— Почем мне знать, громыхнуло как следует…
— Значит, противопехотная, М-16…
— Наши парни тоже так думают. Дырка в земле здоровенная осталась, с большое блюдо…
— А ребенок? Кто это?
— Да четвертая их, Тху.
— Тху?! — У Кук на глаза невольно навернулись слезы. — Бедняжечка! Я ее совсем малышкой помню, еще до того, как они на Юг уехали. Все за мной бегала, за блузку уцепится, бывало, и зовет «тетя Лук, тетя Лук!» Как опа?
— Боюсь, не выкарабкается. Отнесли в медпункт, а оттуда отправили в уездную больницу.
— Как же это случилось, где она бегала?
— Да нигде и не бегала, сразу за домом мина была. По нужде ночью во двор вышла.
Некоторое время оба сидели молча. Только потом Кук нашла в себе силы спросить:
— А люди, как они после такого несчастья реагировали?
— Вообще-то паники особой нет, хотя некоторые порядком напуганы.
— Поскорее возвращайтесь туда и постарайтесь, насколько возможно, успокоить людей…
Зи поднялся:
— Ну, я пошел?
— Сделайте пока что-нибудь, — умоляюще сказала Кук, — Нельзя, чтобы люди паниковали. Пусть продолжают ставить дома, поднимать поле, что угодно придумайте, лишь бы работа не стояла. Накажите, чтоб осторожно ходили — только там, где уже проложены тропы. Сразу после обеда я приеду.
«Чем же я смогу помочь этим людям, зачем мне ехать туда? — спрашивала себя Кук. — В войну я обезвреживала мины и сейчас могу это делать. Но откуда теперь взять время, чтобы самой заниматься этим? И дел невпроворот, и Чьеуфу большое — за целый день не обойдешь, так где уж тут по-быстрому с минами управиться!» От беспрерывного грохота на крыше разламывалась голова. Настилали последние листы. В щель между ними прорвался солнечный зайчик, золотистой пылью осевший на столе перед Кук. Перекрывая шум, раздавался голос Ваша, заместителя Кук, он учил, как класть встык железные листы: «Повыше, повыше, обеими руками беритесь! — командовал он. — Так, а теперь спокойно, не спеша опускайте!»
Кук продолжила прием посетителей. Солдаты из Буонметхуота подскочили к столу, подобострастно протягивая Кук выданные комендатурой разрешения на возвращение к постоянному месту жительства. Оба они были из Западной деревни. Их судьбой Кук распорядилась быстро. У одного здесь дом, жена и дети, и ему разрешили к ним вернуться. Другой солдат был холост, родители числились беженцами и находились неизвестно где, оставалась одна сестра, у которой Кук и предложила ему устроиться.
Следующим оказался мужчина в белом. Он разительно отличался от всех присутствовавших, похоже было, что ожидание момента, когда он предстанет перед лицом повой власти, для него — большое испытание. Униженно сутулясь, смяв в руках панаму, он подошел к столу и отвесил Кук низкий поклон.
— Уважаемая представительница революционного комитета, мое имя — Кунг.
«Так вот это кто!» Кук вздрогнула, успев подавить едва не вырвавшийся возглас гнева. Вчера вечером, когда опа, нажимая на педали своего велосипеда, торопилась на собрание в уезд, в воротах ей повстречалась летевшая на полном ходу коричневая «хонда» Банга. Он и сообщил новость: в Восточную деревню вместе с другими переселенцами вернулся Кунг, бывший каратель. Возвращение его было вынужденным — собирался дать деру в Сайгон, но его опознали и силком заставили вернуться. Тем, кто вез его, прибавил Банг, пришлось хлебнуть немало хлопот.